«Может, останешься сегодня у меня? Похоже, что дождь не собирается заканчиваться.»
Да, именно так я и сказала, почти дурея от происходящего в своей собственной голове. Сказала, боясь даже смотреть в сторону собеседника, мирно сидящего в сторонке, скрестив ноги и обвив их пушащимся хвостом.
Мне было страшно. Потому что если бы Сванте отказался, я осталась бы в гордом одиночестве, полностью предоставленная одолевающим меня воспоминаниям.
Однако Сванте не отказался.
И вот сейчас кот мирно и очень сладко спит, обнимая меня во сне за пояс сразу обеими руками. Как если бы он не хотел, чтобы я ушла.
А я сидела, прислушиваясь к его сонному дыханию, иногда прерываемому тихим мурлыканьем, время от времени легонько гладила его по светлым волосам, трогала треугольные ушки, и мучительно размышляла.
...когда шел дождь, а мы в это время были дома, Джи всегда сидела возле караулящей окно меня, скрестив ноги и обвив их длинным полосатым хвостом...
Когда я впервые перевела взгляд с мокнущего под кислотными осадками города на Сванте, я на какое-то время зависла, бессознательно, но от этого не менее бессовестно пользуясь тем, что сам кот в этот момент смотрел на открывающиеся с высоты моей квартиры виды. И тогда, вот в эту самую минуту...
С момента нашего с Джиневрой расставания прошло уже какое-то время. Еще немножко этого самого времени прошло с того момента, как она покинула наш город и отправилась по работе на Северный материк, где впоследствии и осталась. У меня не было никаких претензий изначально, а уж после встречи с Морхедом их просто не могло появиться. Они не просто идеально друг другу подходят — этот дуэт абсолютные копии друг дружки, только пол разный. Какие, ну какие тут претензии, о чем речь?..
В общем, у меня было время обо всем подумать, было время если не со всем, то со многим смириться. Но только в тот момент, пока я смотрела на сидящего на полу Сванте, в мою голову закралась крамольная мысль, которую я никогда не обдумывала раньше.
Никогда, ни разу до этого момента я даже не задумывалась о том, что кто-то конкретный может занять место Джи. Не потому, что я, там, крест на себе поставить успела или что-то в таком духе. То есть, отвлеченно я размышляла, например, о своих ориентации и прочих склонностях, но оно все было всегда как-то очень беспредметно. А тут...
«Ты мне нравишься».
Если бы он этого не сказал, на кратком помутнении (просветлении?) все бы и закончилось. А теперь вот... А теперь я не могла уснуть, хоть и чувствовала себя чудовищно вымотанной после вроде бы короткого рабочего дня. Очень много ответственности, очень много дел. Очень устала.
А главное, и непонятно, что ему сказать-то? Вопрос собственных предпочтений я считала решенным целых лет семь или около того. И только недавно решила проверить, насколько отвратительным мне покажется в каком-то физическом взаимодействии противоположный пол. Однако эксперимент на подвернувшемся Лойре никакого реального результата не дал: мы с ним знаем друг друга слишком давно и воспринимаем (ну ок, ок, я воспринимаю, он вообще... невосприимчивый стал) друг друга именно как друзей, а не как объектов для хоть сколько-то большего интереса. И вот, в итоге, я смотрела в эти голубущие кошачьи глаза и не имела ни малейшего понятия о том, что говорить. Я неожиданно даже для себя смутилась и стала что-то мямлить, заикаясь в судорожных попытках подобрать слова. Кое-как отмахалась, сдавленно поясняя, что не я такая, жизнь такая, вернее, я, может, тоже такая, с парнями ни-ни, ничего не могу сказать, боюсь все испохабить, ла-ла-ла.
Простое воспоминание об этом снова заставило меня волноваться, пусть и не так сильно.
...это все нечестно. Очень, очень нечестно. Почему не может быть как-то... попроще, что ли? Почему обязательно всему быть таким сложным или просто очень тяжелым? Видит Бог-из-Машины, я так страшно устала...
Я всхлипнула и торопливо утерла лицо левой рукой. Однако даже привычный холод манипулятора не помог, наоборот, стало еще хуже — я вдруг вспомнила, как сильно тигра ненавидела эту металлическую штуку, как ее бесили покрывающие мою руку разъемы. А Сванте вот ничего не бесит. Лежит себе, посапывает в мой бок, сонно улыбается даже, кажется.
Наверное, только этого-то воспоминания о ненависти Джиневры к технике мне и не хватало, чтобы расплакаться. Очень трудно одновременно дышать, плакать и пытаться быть тихой, но мне даже удавалось. О, хвала мне. А ведь по сложившимся в окружении стереотипам я — девчонка со стальными яйцами, не плачу, все такое. Джи тогда ведь наверняка слышала, как я плакала на кухне, потом так старательно делала вид, что ничего не заметила.
Я очень-очень-очень от всего этого устала, ну какого же, а...
Зашевелился до того неподвижный кот. Поерзал, устраиваясь поудобнее, на мгновение обнял меня покрепче, тихо мурлыча. Я замерла, растерянно прислушиваясь. Сванте еще немного в меня помурчался, а потом произнес всего одно слово.
«Мама».
Если до этого мне казалось, что я замерла, то теперь я вообще была подобна изваянию. Как... что... он, только что?..
Я снова всхлипнула, но уже куда тише, скорее остаточно, чем все еще распуская нюни. Произошедшее задушило едва начавшуюся истерику, как говорится, в зародыше.
Я помню, что парень упоминал о ситуации в своей семье, но я старалась не затрагивать особо эту тему, и... И как-то вот это вот теперь...
Покачав головой, я оглядела уже если не спящего, то определенно все еще дремлющего котейку, погладила его по голове и по плечам (черт, а ведь гудит у него все, наверное, не меньше моего — с техникой-то возиться), после чего наклонилась и легонько поцеловала куда-то рядом с основанием уха.
Ну, кому-то из нас должно спаться хорошо, в конце концов, не так ли?.. Было бы нехорошо разбудить его таким вот своим состоянием. Нехорошо, неловко. Надо брать себя в руки. В конце концов, мир еще на месте, материк наш тоже. Мой подопечный гениальный ученый, думается, все еще вполне жив (и его надо завтра зайти покормить).
Все хорошо.
Я слабо улыбнулась. Усилие оказалось почти болезненным, но смогла же? Откинувшись спиной на поставленную вертикально подушку, я зажмурилась. Надо попробовать еще раз. Я обязательно смогу уснуть.