Трамвай, бодро дребезжа и подскакивая, несся по рельсам. Оконное стекло приятно холодило горящую щеку.
Казалось бы, я так старательно пью лекарства, чего еще не хватает этой неразумной тушке?..
...сна, покоя, отдыха. Витаминов, разумеется.
И когда, черт возьми, ты купишь молоко, Линда? Молоко, если вдруг ты пропустила, само себя домой не принесет. А ты уже почти неделю задвигаешь поход в магазин. И многое другое тоже задвигаешь. И не надо делать вид, что свеженькая банка кофе оказалась на полке совершенно случайно и никакого отношения к тебе не имеет.
Но что еще поделать, если спать я стала еще меньше, а жить и функционировать мне как-то надо? Нельзя же все сваливать на Михаэля.
И не важно, что отпуск уже минимум года полтора ты не брала, да?
- Ничего, скоро праздники. - уверенно сказала я сама себе и с тем же болезненным, наверное, наигранно-оптимистичным видом полезла в сумку за таблетками, - Тогда и отдохнем. Правда? Да ни черта не правда, покой нам только сни... Ах, погодите, я же не сплю.
Сидящая рядом женщина покосилась на меня, но ничего не сказала. Она не сказала ничего и тогда, когда я своими кривыми лапами неаккуратно и слишком резко открыла банку и высыпала несколько таблеток на пол. Но ее молчание было весьма красноречивым. И очень тяжелым. Я коротко вздохнула, махом проглотила положенную дозу и только после этого повернулась. Соседка по сиденью, полосатая кошка в возрасте, заерзала. После чего подорвалась выходить на следующей остановке, бормоча что-то о молодых наркоманках.
- Пошла к черту... - буркнула я, опять переводя взгляд в окно.
Мимо проносились улицы Старого Города, той его части, что сохранилась со времен правления вампирской аристократии. Вокруг раскинулось живущее в настоящем прошлое, у которого не может быть будущего, и я чувствовала себя в этой обстановке более чем уместно.
Мостовая, припорошенная свежим снегом. Он и сейчас валит с неба, а маленькая девочка стоит, задрав мордашку кверху, и старательно пытается поймать белых мух на язык. Крупные хлопья упрямо засыпаются в крупные лисьи ушки, оседают на буйных кудряшках, шарфе, засыпаются в глаза, но невероятным образом минуют распахнутый рот. Это очень расстраивает малышку, и она бежит к рослому лису - отцу - жаловаться, но замирает на половине пути. Ее родители сейчас такие красивые! Высокий и сильный (Самый высокий и Самый сильный, разумеется) мужчина аккуратно приобнимает хрупкую лисицу за плечи, чуть притягивая к себе. Та смеется (и это Самый красивый и звонкий смех на свете!), и снежинки ссыпаются с ее вьющихся волос.
Прошло больше двенадцати лет, а родители навсегда остались в моей памяти именно такими - усыпанными драгоценным предновогодним снегом, смеющимися, счастливыми.
Я зажмурилась, раздраженно утирая лицо рукавом пальто. Это все зима. И Ночь Рождения Мира.
А трамвай несся дальше, унося в своем чреве совершенно чужих друг другу существ с их радостями, проблемами, страхами и надеждами.
За окном шел снег.
Я сидел на подоконнике.
Меня много раз ловили сидящим у открытого окна, нещадно ругали, отчитывая, словно маленького котенка (а не сурового взрослого мага, между прочим!), и теперь я, чтобы не тревожить лишний раз ответственную медсестру, ограничивался тем, что открывал только форточку.
Мне нравилось, что в палате (вот как это помещение называлось-то) не было занавесок. С одной стороны, это придавало стене какую-то излишнюю обнаженность, с другой - вид большущего окна, пусть и закрытого, приводил меня в восторг. Как только мое состояние позволило более-менее перемещаться, я стал проводить возле него чуть ли не целые ночи, высматривая звездные знаки на морозном зимнем небе. Большую часть времени облака закрывали мне обзор, но иногда они расступались, и тогда я всматривался в бесконечную синь до рези в глазах, ища созвездия, как старых знакомцев в толпе.
Едва ли не каждая попытка спать оборачивалась ворохом смутных образов, будто бы кто-то хватал меня за шиворот и окунал в не имеющее глубины озеро памяти. Но слои смешивались, как потревоженные подводные течения, картинки получались нечеткими, рваными и оттого - пугающими.
В определенные моменты мне казалось, что, может, мне и не нужно ничего вспоминать. Я помню, как меня зовут, помню, что я не отсюда. Этого хватит.
Или - нет? А что, если в прошлом остались вещи, позабыть которое означало бы предать?
Слишком много вопросов, слишком много. А это значит, что единственным спасением может быть только одно - терпение. Одна из высших добродетелей по мнению... по чьему-то мнению, короче, между прочим.
Я тихонько рассмеялся, опуская взгляд обратно в книгу. Одна из пациенток, которую подселили было ко мне в палату, но после перевели в другое отделение, оказалась столь добра, что оставила ее мне. В подарок. Хорошая, говорит, книга. Почитай, говорит, тебе понравится.
А я что? А я читаю.
Это оказался сборник рассказов. Объединяла их общая тема осени, лейтмотивом проходящая сквозь весь томик. По словам моей несостоявшейся соседки, осень - самое прекрасное из времен года, и не надо слушать тех, кто говорит, будто бы это пора смерти. Это, сказала она, глядя на меня выцветшими голубыми глазами, просто подготовка ко сну, к новой жизни. И нет такого холода, который длился бы вечно.
Взгляд увяз в печатных буквах, я перескакивал со строчки на строчку, но поймал себя на том, что почти не улавливаю смысловую составляющую. Читая об осени, я почему-то вспомнил янтарно-чайные глаза своей спасительницы.
Надо будет отдать книгу ей, как дочитаю.
Я помялась немного, но потом, разозлившись на себя, резко толкнула дверь.
...он сидел на подоконнике, читал, беззаботно покачивая ногой. Длинные рыжие волосы струились по плечам, опускаясь за спину. Часть прядей упрямо съезжала на лицо, закрывая коту обзор, и тогда он рассеянно их поправлял, не отрывая взгляда от страниц.
Вошедшую (меня, то есть), он не замечал, увлеченный повествованием. Только мягко улыбнулся каким-то своим мыслям и перелистнул страницу.
Я почувствовала, что дорого бы заплатила в этот момент, чтобы узнать, какой текст может вызвать такую улыбку.
Аккуратно прикрыв за собой дверь, я, собрав в кулак свою решимость, направилась вперед. По пути успела отметить, что все остальные койки все еще аккуратно заправлены. Это значит, что Сириус так и торчит тут один целыми днями.
Меня кольнул стыд, и, страдая от не в меру клыкастой совести, я, наверное, выглядела раздраженной, когда слегка резковато опустила пакет на кровать мужчины. Полиэтилен зашуршал, шевелясь под давлением содержимого; Сириус обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как по одеялу катятся пара крупных апельсинов.
- Ни одного гнилого, между прочим. - глядя в сторону, пробурчала я, - Не поганую фигню притащила.
Казалось бы, я так старательно пью лекарства, чего еще не хватает этой неразумной тушке?..
...сна, покоя, отдыха. Витаминов, разумеется.
И когда, черт возьми, ты купишь молоко, Линда? Молоко, если вдруг ты пропустила, само себя домой не принесет. А ты уже почти неделю задвигаешь поход в магазин. И многое другое тоже задвигаешь. И не надо делать вид, что свеженькая банка кофе оказалась на полке совершенно случайно и никакого отношения к тебе не имеет.
Но что еще поделать, если спать я стала еще меньше, а жить и функционировать мне как-то надо? Нельзя же все сваливать на Михаэля.
И не важно, что отпуск уже минимум года полтора ты не брала, да?
- Ничего, скоро праздники. - уверенно сказала я сама себе и с тем же болезненным, наверное, наигранно-оптимистичным видом полезла в сумку за таблетками, - Тогда и отдохнем. Правда? Да ни черта не правда, покой нам только сни... Ах, погодите, я же не сплю.
Сидящая рядом женщина покосилась на меня, но ничего не сказала. Она не сказала ничего и тогда, когда я своими кривыми лапами неаккуратно и слишком резко открыла банку и высыпала несколько таблеток на пол. Но ее молчание было весьма красноречивым. И очень тяжелым. Я коротко вздохнула, махом проглотила положенную дозу и только после этого повернулась. Соседка по сиденью, полосатая кошка в возрасте, заерзала. После чего подорвалась выходить на следующей остановке, бормоча что-то о молодых наркоманках.
- Пошла к черту... - буркнула я, опять переводя взгляд в окно.
Мимо проносились улицы Старого Города, той его части, что сохранилась со времен правления вампирской аристократии. Вокруг раскинулось живущее в настоящем прошлое, у которого не может быть будущего, и я чувствовала себя в этой обстановке более чем уместно.
Мостовая, припорошенная свежим снегом. Он и сейчас валит с неба, а маленькая девочка стоит, задрав мордашку кверху, и старательно пытается поймать белых мух на язык. Крупные хлопья упрямо засыпаются в крупные лисьи ушки, оседают на буйных кудряшках, шарфе, засыпаются в глаза, но невероятным образом минуют распахнутый рот. Это очень расстраивает малышку, и она бежит к рослому лису - отцу - жаловаться, но замирает на половине пути. Ее родители сейчас такие красивые! Высокий и сильный (Самый высокий и Самый сильный, разумеется) мужчина аккуратно приобнимает хрупкую лисицу за плечи, чуть притягивая к себе. Та смеется (и это Самый красивый и звонкий смех на свете!), и снежинки ссыпаются с ее вьющихся волос.
Прошло больше двенадцати лет, а родители навсегда остались в моей памяти именно такими - усыпанными драгоценным предновогодним снегом, смеющимися, счастливыми.
Я зажмурилась, раздраженно утирая лицо рукавом пальто. Это все зима. И Ночь Рождения Мира.
А трамвай несся дальше, унося в своем чреве совершенно чужих друг другу существ с их радостями, проблемами, страхами и надеждами.
За окном шел снег.
Я сидел на подоконнике.
Меня много раз ловили сидящим у открытого окна, нещадно ругали, отчитывая, словно маленького котенка (а не сурового взрослого мага, между прочим!), и теперь я, чтобы не тревожить лишний раз ответственную медсестру, ограничивался тем, что открывал только форточку.
Мне нравилось, что в палате (вот как это помещение называлось-то) не было занавесок. С одной стороны, это придавало стене какую-то излишнюю обнаженность, с другой - вид большущего окна, пусть и закрытого, приводил меня в восторг. Как только мое состояние позволило более-менее перемещаться, я стал проводить возле него чуть ли не целые ночи, высматривая звездные знаки на морозном зимнем небе. Большую часть времени облака закрывали мне обзор, но иногда они расступались, и тогда я всматривался в бесконечную синь до рези в глазах, ища созвездия, как старых знакомцев в толпе.
Едва ли не каждая попытка спать оборачивалась ворохом смутных образов, будто бы кто-то хватал меня за шиворот и окунал в не имеющее глубины озеро памяти. Но слои смешивались, как потревоженные подводные течения, картинки получались нечеткими, рваными и оттого - пугающими.
В определенные моменты мне казалось, что, может, мне и не нужно ничего вспоминать. Я помню, как меня зовут, помню, что я не отсюда. Этого хватит.
Или - нет? А что, если в прошлом остались вещи, позабыть которое означало бы предать?
Слишком много вопросов, слишком много. А это значит, что единственным спасением может быть только одно - терпение. Одна из высших добродетелей по мнению... по чьему-то мнению, короче, между прочим.
Я тихонько рассмеялся, опуская взгляд обратно в книгу. Одна из пациенток, которую подселили было ко мне в палату, но после перевели в другое отделение, оказалась столь добра, что оставила ее мне. В подарок. Хорошая, говорит, книга. Почитай, говорит, тебе понравится.
А я что? А я читаю.
Это оказался сборник рассказов. Объединяла их общая тема осени, лейтмотивом проходящая сквозь весь томик. По словам моей несостоявшейся соседки, осень - самое прекрасное из времен года, и не надо слушать тех, кто говорит, будто бы это пора смерти. Это, сказала она, глядя на меня выцветшими голубыми глазами, просто подготовка ко сну, к новой жизни. И нет такого холода, который длился бы вечно.
Взгляд увяз в печатных буквах, я перескакивал со строчки на строчку, но поймал себя на том, что почти не улавливаю смысловую составляющую. Читая об осени, я почему-то вспомнил янтарно-чайные глаза своей спасительницы.
Надо будет отдать книгу ей, как дочитаю.
Я помялась немного, но потом, разозлившись на себя, резко толкнула дверь.
...он сидел на подоконнике, читал, беззаботно покачивая ногой. Длинные рыжие волосы струились по плечам, опускаясь за спину. Часть прядей упрямо съезжала на лицо, закрывая коту обзор, и тогда он рассеянно их поправлял, не отрывая взгляда от страниц.
Вошедшую (меня, то есть), он не замечал, увлеченный повествованием. Только мягко улыбнулся каким-то своим мыслям и перелистнул страницу.
Я почувствовала, что дорого бы заплатила в этот момент, чтобы узнать, какой текст может вызвать такую улыбку.
Аккуратно прикрыв за собой дверь, я, собрав в кулак свою решимость, направилась вперед. По пути успела отметить, что все остальные койки все еще аккуратно заправлены. Это значит, что Сириус так и торчит тут один целыми днями.
Меня кольнул стыд, и, страдая от не в меру клыкастой совести, я, наверное, выглядела раздраженной, когда слегка резковато опустила пакет на кровать мужчины. Полиэтилен зашуршал, шевелясь под давлением содержимого; Сириус обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как по одеялу катятся пара крупных апельсинов.
- Ни одного гнилого, между прочим. - глядя в сторону, пробурчала я, - Не поганую фигню притащила.
-
-
21.12.2013 в 03:31Это первое твое произведение?
-
-
21.12.2013 в 23:18Нет, не первое. Я уже достаточно долго периодически пишу небольшие вещи. Иногда даже стихи.
-
-
22.12.2013 в 03:10-
-
22.12.2013 в 03:42Другие мелкие вещи нигде особо не выкладывались. =)
-
-
22.12.2013 в 03:53