Что нам вечность? Просто легкий ветерок в бесконечной мгле космоса, смещающий орбиты, задувающий звездные огни.
Это изменение небесного полотна заметно далеко не всем, хотя казалось бы - вот оно все, прямо перед глазами.
Но не все из тех, кто живет очень, очень долго, любят смотреть вверх.
Я смотрел по сторонам и улыбался. Мне хотелось смеяться, но я уже давно перешагнул черту, после которой позволять себе пошлую истеричность уже как-то не с руки. Несолидно даже.
Подумать только, сколько же времени меня не было.
Я вдохнул воздух полной грудью. Задержал дыхание, потом выдохнул. Очень медленно - мне хотелось заново попробовать на вкус атмосферу моего родного мира. Мое вновь забившееся под влиянием непреклонной Преграды сердце сделало несколько торопливых ударов.
Мысль о том, что совсем скоро я, возможно, увижу не только перерисованный временем город, в котором навсегда осталось мое прошлое, но и дорогие мне лица, причиняла мне боль. Боль, почти физическую, такую, о которой я практически забыл.
Моя жизнь отучила меня чувствовать боль. Так я думал. Я правда, честное слово, думал, что даже память о ней больше не сможет меня ранить.
Позволяю себе опуститься на еще не отогретую солнцем землю.
Легко думать, что не закричишь от боли, пока вражеский клинок далеко. И гораздо труднее, когда он перед твоим лицом, когда замах уже свершен, и остались считанные мгновения до момента, когда сталь рассечет кожу, жадно вгрызаясь в плоть, разбрызгивая кровь в стороны, как чересчур голодный хищник.
Смешно.
Если прижать руку к груди, можно почувствовать, как сердце слабо толкает ребра к ладони. Плоть легко отзывается на прикосновение, даже сквозь одежду ощущаясь пластилином. Можно ломать и сращивать кости, можно менять расположение мышц, с каркасом можно сделать что угодно. Но нет ничего, что позволило бы точно так же, словно глину, преобразовывать душу. В своих научных взысканиях я сталкивался со многими учениями и практиками, мне пришлось пересечь океаны текстов, но нет ничего, что может спасти душу.
Или разум, если, как в моем случае, души уже нет.
Если спросить кого-то, когда именно я потерял душу, то кто-то скажет, что став на тернистый путь изменения плоти. Особо ярые противники ночных хищников укажут на то, что вампиры ее теряют при обращении. Чистокровные, вроде нас, так вообще лишены ее от рождения. Те же, кто по неясным мне причинам возомнил себя защитником прав ущемленных кровопийц, с пеной у рта будут доказывать двум предыдущим группам, что душа у меня могла по-прежнему остаться, пусть и запятнана почище иного трубочиста.
Они ошибутся, все.
Я потерял все очень давно. И душу, и сердце, и свободу. Я променял саму свою сущность на то, чтобы однажды обрести свой смысл.
Я принадлежу ей. Не телом - что ей мое грешное тело? Пахнущее кровью, несущее на себе отпечатки чужих страданий, пережившее сотни и сотни прикосновений чужих рук. Тело - лишь оболочка. Я же вложил в ее прохладные, пахнущие лилиями ладони куда больше.
Если понадобится, я брошу к ее ногам весь мир. Я готов утопить его в крови, возникни у нее такое желание. У единственной женщины, которую я назвал своей женой, не бывает бессмысленных капризов.
Офелия.
Имя-молитва.
Молитва, которую я повторяю вот уже бесконечное количество лет. Это имя стало для меня путеводной звездой, свет которой, подобно сияющей нити, не позволяет мне заблудиться во мраке. Вот уже много-много времени.
С тех самых пор, как ты перестала отзываться. С тех самых пор, как мой безмолвный зов тонет в пустоте.
Ты любила свой народ лишь на йоту меньше, чем ты любила - и, надеюсь, все еще любишь - меня. Твоя любовь оставила на тебе незаживающие шрамы. Твоя любовь почти уничтожила тебя, сожгла тебя дотла.
Всегда сдержанная и осторожная, ты одновременно ничего не умела делать наполовину.
Ты совершила свой подвиг, а я вот уже который век пытаюсь стереть из памяти пугающую невесомость твоего тела в моих неуклюжих руках, ожог, миллиметр за миллиметром поглощающий драгоценные черты твоего лица.
Все это время, все это мое бесконечное отсутствие, все, на что я мог надеяться, о чем думал и о чем просил неизвестно кого - это чтобы ты не проснулась. Чтобы сон, в который мы с тем магом погрузили тебя, спас тебя. Только ради того, чтобы вылечить твои раны, чтобы найти способ стереть оставленные солнцем отметины - только для этого я когда-то ушел.
Я снова вздохнул. Силы, вытянутые Переходом, возвращались, пусть и преступно медленно. Но я ждал столько времени - и не подожду еще немного?
Я держал тебя в руках тогда - умирающую, проваливающуюся в далекий от спасительного бред. Я закрывал тебя от солнца, я вырывал тебя из когтей смерти. Я не мог не верить в то, что и твое имя не сотрется из моей памяти ни под влиянием Переходов, ни под гнетом тех знаний, что мне нужно было отыскать.
Я не мог сдаться.
Я вернулся, Офелия. Очень скоро тебе придет пора проснуться.
Это изменение небесного полотна заметно далеко не всем, хотя казалось бы - вот оно все, прямо перед глазами.
Но не все из тех, кто живет очень, очень долго, любят смотреть вверх.
Я смотрел по сторонам и улыбался. Мне хотелось смеяться, но я уже давно перешагнул черту, после которой позволять себе пошлую истеричность уже как-то не с руки. Несолидно даже.
Подумать только, сколько же времени меня не было.
Я вдохнул воздух полной грудью. Задержал дыхание, потом выдохнул. Очень медленно - мне хотелось заново попробовать на вкус атмосферу моего родного мира. Мое вновь забившееся под влиянием непреклонной Преграды сердце сделало несколько торопливых ударов.
Мысль о том, что совсем скоро я, возможно, увижу не только перерисованный временем город, в котором навсегда осталось мое прошлое, но и дорогие мне лица, причиняла мне боль. Боль, почти физическую, такую, о которой я практически забыл.
Моя жизнь отучила меня чувствовать боль. Так я думал. Я правда, честное слово, думал, что даже память о ней больше не сможет меня ранить.
Позволяю себе опуститься на еще не отогретую солнцем землю.
Легко думать, что не закричишь от боли, пока вражеский клинок далеко. И гораздо труднее, когда он перед твоим лицом, когда замах уже свершен, и остались считанные мгновения до момента, когда сталь рассечет кожу, жадно вгрызаясь в плоть, разбрызгивая кровь в стороны, как чересчур голодный хищник.
Смешно.
Если прижать руку к груди, можно почувствовать, как сердце слабо толкает ребра к ладони. Плоть легко отзывается на прикосновение, даже сквозь одежду ощущаясь пластилином. Можно ломать и сращивать кости, можно менять расположение мышц, с каркасом можно сделать что угодно. Но нет ничего, что позволило бы точно так же, словно глину, преобразовывать душу. В своих научных взысканиях я сталкивался со многими учениями и практиками, мне пришлось пересечь океаны текстов, но нет ничего, что может спасти душу.
Или разум, если, как в моем случае, души уже нет.
Если спросить кого-то, когда именно я потерял душу, то кто-то скажет, что став на тернистый путь изменения плоти. Особо ярые противники ночных хищников укажут на то, что вампиры ее теряют при обращении. Чистокровные, вроде нас, так вообще лишены ее от рождения. Те же, кто по неясным мне причинам возомнил себя защитником прав ущемленных кровопийц, с пеной у рта будут доказывать двум предыдущим группам, что душа у меня могла по-прежнему остаться, пусть и запятнана почище иного трубочиста.
Они ошибутся, все.
Я потерял все очень давно. И душу, и сердце, и свободу. Я променял саму свою сущность на то, чтобы однажды обрести свой смысл.
Я принадлежу ей. Не телом - что ей мое грешное тело? Пахнущее кровью, несущее на себе отпечатки чужих страданий, пережившее сотни и сотни прикосновений чужих рук. Тело - лишь оболочка. Я же вложил в ее прохладные, пахнущие лилиями ладони куда больше.
Если понадобится, я брошу к ее ногам весь мир. Я готов утопить его в крови, возникни у нее такое желание. У единственной женщины, которую я назвал своей женой, не бывает бессмысленных капризов.
Офелия.
Имя-молитва.
Молитва, которую я повторяю вот уже бесконечное количество лет. Это имя стало для меня путеводной звездой, свет которой, подобно сияющей нити, не позволяет мне заблудиться во мраке. Вот уже много-много времени.
С тех самых пор, как ты перестала отзываться. С тех самых пор, как мой безмолвный зов тонет в пустоте.
Ты любила свой народ лишь на йоту меньше, чем ты любила - и, надеюсь, все еще любишь - меня. Твоя любовь оставила на тебе незаживающие шрамы. Твоя любовь почти уничтожила тебя, сожгла тебя дотла.
Всегда сдержанная и осторожная, ты одновременно ничего не умела делать наполовину.
Ты совершила свой подвиг, а я вот уже который век пытаюсь стереть из памяти пугающую невесомость твоего тела в моих неуклюжих руках, ожог, миллиметр за миллиметром поглощающий драгоценные черты твоего лица.
Все это время, все это мое бесконечное отсутствие, все, на что я мог надеяться, о чем думал и о чем просил неизвестно кого - это чтобы ты не проснулась. Чтобы сон, в который мы с тем магом погрузили тебя, спас тебя. Только ради того, чтобы вылечить твои раны, чтобы найти способ стереть оставленные солнцем отметины - только для этого я когда-то ушел.
Я снова вздохнул. Силы, вытянутые Переходом, возвращались, пусть и преступно медленно. Но я ждал столько времени - и не подожду еще немного?
Я держал тебя в руках тогда - умирающую, проваливающуюся в далекий от спасительного бред. Я закрывал тебя от солнца, я вырывал тебя из когтей смерти. Я не мог не верить в то, что и твое имя не сотрется из моей памяти ни под влиянием Переходов, ни под гнетом тех знаний, что мне нужно было отыскать.
Я не мог сдаться.
Я вернулся, Офелия. Очень скоро тебе придет пора проснуться.
-
-
24.03.2014 в 19:09-
-
24.03.2014 в 21:21-
-
24.03.2014 в 22:29