Иногда бывает так, что совпадают звезды или что еще, и я выползаю в коридор встречать Болтона. Порой я даже с работы его встречаю, но это не совсем то же самое. В коридор мне обычно выползать или лень, или на кухне что-то подкипает, или я пытаюсь полить Мику.
Но в этом небольшом проценте случаев я, бывает, убеждаюсь в непреложности очень простой истины, вбитой в меня давно и весьма прочно: ни одно из хороших дел безнаказанным не остается. Вот и сейчас, когда я бодрым полосатым комком, отвлекшимся от непростого занятия кулинарией выкатилась чуть не под ноги шакалу, это произошло в очередной раз. Но по порядку!
Оный был то ли не в настроении, то ли опять что-нибудь болело. Хотя, о чем я? У него всегда что-нибудь болит! Вопреки общественному мнению, у Морхеда голова от окружающих гудит чаще, чем у них от него. Я преисполняюсь чего-то, что можно притянуть за уши к понятию "сочувствие" и сгребаю полицейского в щедрые тигриные объятия, игнорируя легкое сопротивление - я дура слепая, он тут куртку снимает.
Нет, ну, может, мне это и за бесцеремонность, конечно, и статистика наказаний добрых дел здесь ни при чем. Но тогда мироздание поздно спохватилось меня перевоспитывать. Я тихо чихнула, даже, скорее, просто шумно фыркнула и медленно отстранилась от шакала. Какое-то время хмуро (и это была больше не заготовленная дружелюбная хмурь!) смотрела, как Болтон совершенно безмятежно - насколько это применимо к его состоянию, разумеется - снимает таки куртку, вешает, на тех же щщах принимается за избавление себя от обуви.
Ну он и бесит же меня. Чего, чего тебе, сука, не хватает-то? Я щурюсь, подбирая слова. Это небыстрый процесс, поэтому голос я подаю только когда Морхед вознамерился прошествовать на кухню. Проголодался, падла. По соли стосковался, не иначе.
- Стоп. - я ловлю его за рукав плавным, отработанным движением.
Он останавливается. Смотрит на меня почти устало, видимо, пытаясь сообразить, с какого перепугу я все это. А вот так! Мне, может, сон храбрый приснился! У меня же, мать его, абонемент.
Я скрещиваю руки на груди. Это непростой жест, мне он не всегда дается сразу, но я старательна, особенно, когда злюсь. А так как я злюсь почти всегда, я очень, очень старательная.
- Далеко собрался? - я потягиваю носом воздух и снова почти брезгливо морщусь, - Давай в ванную топай.
Выражение лица собеседника отлично укладывается в его коронное "...что?". Люблю классику.
- Пошла ты. - недовольно щурится, машинально потирая подсохшее рассечение на скуле; покачивается, зажатая губами, неподожженная сигарета.
Выглядит как дурак, чесслово.
Я на него еще поглядела, потом набрала в грудь воздух. Отошла к двери в ванную, приглашающе ее распахнула. Осклабилась в лучших традициях (и вновь классика!) и пояснила:
- Или ты сейчас же идешь и смываешь с себя ту гадость, которую ты по природной дурости притащил домой, или твой ужин окажется настолько соленым, что тебя можно будет считать мумифицированным. Что, в свою очередь, означает, что испортиться ты уже не сможешь точно.
Пауза.
- По крайней мере, еще больше. - я щурюсь довольно упрямо.
Опять это "...что?"-выражение. Знаете, а мне оно даже нравится!
Еще немного щекочущей нервы и инстинкт самосохранения игры в гляделки, после чего шакал тяжело вздыхает.
- Сто шестьдесят третья статья. - комментирует он, подходя к двери.
Бог-из-Машины, как легко меня включить! Я сразу начала перебирать варианты.
- Шантаж? Брось, это же бытовуха!
Но доумничать мне не дали! Морхед молча подцепил меня за локоть и потащил следом. На мои попытки высвободиться он, не оборачиваясь, пояснил:
- Тебе не нравится - тебе и отмывать.
Вы поглядите! Монарх устал, епта! Король напуган мочалкой!
Я шмыгнула носом и пожала плечами, бросая взгляд на полку с мыльно-рыльными принадлежностями. Сейчас только перепутать емкости - и испорченное на весь вечер настроение будет не только у меня.
Мы ж не хотим такого исхода, верно?
"И нам велит молчать", если снова возвращаться к классике. Я легонько пнула плиту, хотя, конечно, плита не виновата.
Подонок, мирно жующий свой для разнообразия почти пресный ужин (хоть и не заслужил, скотина), сообщил мне примерно то же самое, но снабдил конструкцию дополнительными, сука, элементами выразительности. А я просто задумчиво слонялась по кухне в ожидании готовности каши для Теона. Сначала надо было донести до Морхеда мысль (в очередной раз!) что эта еда - собакина! Нет, другого собакена! Нет, фу, брысь! А теперь вот жду, как докипит. Потому что гигантская тварь, выполняющая в доме роль приходящего домашнего животного, тоже скоро придет. И хоть я и не сомневаюсь в том, что если Теон как-то прожил пару лет до встречи со мной, то это намекает на его талант к обретению пропитания в полевых условиях, все равно лишним не будет. Я люблю обоих собаков.
Кхм.
Я покачала ложкой, задумчиво ее куснула, почти отстраненно отмечая, что она пиздец горячая. Бросила взгляд на Болтона. Вообще-то, мне хочется этой самой ложкой приложить его по макушке. И не один раз. И с чувством, с любым из испытываемых.
Но, с другой стороны, это я тут всячески властвую и угнетаю на кухне. И это даже прокатывает, хотя я тут на этих... птичьих правах? Как-то это хитро называют, не вдавалась в подробности происхождения термина. Не важно! В общем, если так подумать, то тот факт, что этот придурок спит с кем-то еще, наверное, и не так катастрофичен. То есть, я бы ту тварь убила, но это что же, значит, что я из субъективных соображений второму участнику преступления выдаю амнистию?
Пиздец. Я стукнула ложкой по краю кастрюли. Вот это профдеформация! Поживешь с полицейским, и не так заговоришь.
Вот, кстати, наверное, это я все с непривычки. Мелкая, пока мы с ней встречались, ничего такого себе не позволяла. И жила я во вседозволенности и слабо ограничиваемой территориальности. Разбаловали мое чувство собственничества!
Из раза в раз я страшно бешусь, но прихожу к одним и тем же выводам: возвращается пиздюк лохматый все равно ко мне. Не в смысле буквального прихождения домой, а в смысле... ну епта, высокие материи и размышления - это не ко мне. У меня высокий только рост.
Блять, все, я устала.
Я подошла к шакалу и стукнула его ложкой тоже.
Легонько.
Хуле он?
Но в этом небольшом проценте случаев я, бывает, убеждаюсь в непреложности очень простой истины, вбитой в меня давно и весьма прочно: ни одно из хороших дел безнаказанным не остается. Вот и сейчас, когда я бодрым полосатым комком, отвлекшимся от непростого занятия кулинарией выкатилась чуть не под ноги шакалу, это произошло в очередной раз. Но по порядку!
Оный был то ли не в настроении, то ли опять что-нибудь болело. Хотя, о чем я? У него всегда что-нибудь болит! Вопреки общественному мнению, у Морхеда голова от окружающих гудит чаще, чем у них от него. Я преисполняюсь чего-то, что можно притянуть за уши к понятию "сочувствие" и сгребаю полицейского в щедрые тигриные объятия, игнорируя легкое сопротивление - я дура слепая, он тут куртку снимает.
Нет, ну, может, мне это и за бесцеремонность, конечно, и статистика наказаний добрых дел здесь ни при чем. Но тогда мироздание поздно спохватилось меня перевоспитывать. Я тихо чихнула, даже, скорее, просто шумно фыркнула и медленно отстранилась от шакала. Какое-то время хмуро (и это была больше не заготовленная дружелюбная хмурь!) смотрела, как Болтон совершенно безмятежно - насколько это применимо к его состоянию, разумеется - снимает таки куртку, вешает, на тех же щщах принимается за избавление себя от обуви.
Ну он и бесит же меня. Чего, чего тебе, сука, не хватает-то? Я щурюсь, подбирая слова. Это небыстрый процесс, поэтому голос я подаю только когда Морхед вознамерился прошествовать на кухню. Проголодался, падла. По соли стосковался, не иначе.
- Стоп. - я ловлю его за рукав плавным, отработанным движением.
Он останавливается. Смотрит на меня почти устало, видимо, пытаясь сообразить, с какого перепугу я все это. А вот так! Мне, может, сон храбрый приснился! У меня же, мать его, абонемент.
Я скрещиваю руки на груди. Это непростой жест, мне он не всегда дается сразу, но я старательна, особенно, когда злюсь. А так как я злюсь почти всегда, я очень, очень старательная.
- Далеко собрался? - я потягиваю носом воздух и снова почти брезгливо морщусь, - Давай в ванную топай.
Выражение лица собеседника отлично укладывается в его коронное "...что?". Люблю классику.
- Пошла ты. - недовольно щурится, машинально потирая подсохшее рассечение на скуле; покачивается, зажатая губами, неподожженная сигарета.
Выглядит как дурак, чесслово.
Я на него еще поглядела, потом набрала в грудь воздух. Отошла к двери в ванную, приглашающе ее распахнула. Осклабилась в лучших традициях (и вновь классика!) и пояснила:
- Или ты сейчас же идешь и смываешь с себя ту гадость, которую ты по природной дурости притащил домой, или твой ужин окажется настолько соленым, что тебя можно будет считать мумифицированным. Что, в свою очередь, означает, что испортиться ты уже не сможешь точно.
Пауза.
- По крайней мере, еще больше. - я щурюсь довольно упрямо.
Опять это "...что?"-выражение. Знаете, а мне оно даже нравится!
Еще немного щекочущей нервы и инстинкт самосохранения игры в гляделки, после чего шакал тяжело вздыхает.
- Сто шестьдесят третья статья. - комментирует он, подходя к двери.
Бог-из-Машины, как легко меня включить! Я сразу начала перебирать варианты.
- Шантаж? Брось, это же бытовуха!
Но доумничать мне не дали! Морхед молча подцепил меня за локоть и потащил следом. На мои попытки высвободиться он, не оборачиваясь, пояснил:
- Тебе не нравится - тебе и отмывать.
Вы поглядите! Монарх устал, епта! Король напуган мочалкой!
Я шмыгнула носом и пожала плечами, бросая взгляд на полку с мыльно-рыльными принадлежностями. Сейчас только перепутать емкости - и испорченное на весь вечер настроение будет не только у меня.
Мы ж не хотим такого исхода, верно?
"И нам велит молчать", если снова возвращаться к классике. Я легонько пнула плиту, хотя, конечно, плита не виновата.
Подонок, мирно жующий свой для разнообразия почти пресный ужин (хоть и не заслужил, скотина), сообщил мне примерно то же самое, но снабдил конструкцию дополнительными, сука, элементами выразительности. А я просто задумчиво слонялась по кухне в ожидании готовности каши для Теона. Сначала надо было донести до Морхеда мысль (в очередной раз!) что эта еда - собакина! Нет, другого собакена! Нет, фу, брысь! А теперь вот жду, как докипит. Потому что гигантская тварь, выполняющая в доме роль приходящего домашнего животного, тоже скоро придет. И хоть я и не сомневаюсь в том, что если Теон как-то прожил пару лет до встречи со мной, то это намекает на его талант к обретению пропитания в полевых условиях, все равно лишним не будет. Я люблю обоих собаков.
Кхм.
Я покачала ложкой, задумчиво ее куснула, почти отстраненно отмечая, что она пиздец горячая. Бросила взгляд на Болтона. Вообще-то, мне хочется этой самой ложкой приложить его по макушке. И не один раз. И с чувством, с любым из испытываемых.
Но, с другой стороны, это я тут всячески властвую и угнетаю на кухне. И это даже прокатывает, хотя я тут на этих... птичьих правах? Как-то это хитро называют, не вдавалась в подробности происхождения термина. Не важно! В общем, если так подумать, то тот факт, что этот придурок спит с кем-то еще, наверное, и не так катастрофичен. То есть, я бы ту тварь убила, но это что же, значит, что я из субъективных соображений второму участнику преступления выдаю амнистию?
Пиздец. Я стукнула ложкой по краю кастрюли. Вот это профдеформация! Поживешь с полицейским, и не так заговоришь.
Вот, кстати, наверное, это я все с непривычки. Мелкая, пока мы с ней встречались, ничего такого себе не позволяла. И жила я во вседозволенности и слабо ограничиваемой территориальности. Разбаловали мое чувство собственничества!
Из раза в раз я страшно бешусь, но прихожу к одним и тем же выводам: возвращается пиздюк лохматый все равно ко мне. Не в смысле буквального прихождения домой, а в смысле... ну епта, высокие материи и размышления - это не ко мне. У меня высокий только рост.
Блять, все, я устала.
Я подошла к шакалу и стукнула его ложкой тоже.
Легонько.
Хуле он?