Я готов. Серьёзно, я не выношу приторные десерты, которые подают в этой дешёвой забегаловке. И чай у них похож на вымоченный в кипятке старый веник. Янике нравится. Но я не выношу. Но я готов. Пусть несуразная девочка-енот вернётся прямо сейчас и начнёт объяснять, какими сладостями решила травить нас на этот раз и почему для меня выбрала именно такое блюдо. Я прямо здесь, ну же. Приди, моя неуклюжая хозяйка, и спаси меня.
Даже представить не могу, как это произошло. Не могу поверить, что дружба может превратиться в нечто подобное. Мне очень хочется отвести взгляд, а ещё лучше, встать из-за стола и уйти к запропастившейся в очереди Донахью, но я сижу, недвижимый, и рассматриваю янтарные глаза сидящего напротив горгульи как ничто другое никогда раньше.
Лучше бы ты так и не набрался смелости.
***
Никто не придёт нас спасать. Не могли события сложиться удачнее - Ровена экспериментирует с растяжением незримого "поводка" между нами, а юная владелица Энцо прочно увязла где-то возле касс. Собственно, она и попалась мне на глаза, пока я честно занимал место сердитой колдунье, решающей очередные бесконечно важные документарные вопросы. Если бы кто сказал нам прежним, что, чтобы остановить и замедлить всё магическое сообщество, достаточно каких-то бумаг, подобного выдумщика подняли бы на смех. Теперь же я с затаённым восторгом наблюдаю, как отсутствие печати стопорит колоссальное количество работы. Корень зла отравил таки сам себя, и сколь бы я не пребыл в относительной гармонии с магами, в глубине души я всё равно порочнейшим образом рад.
Но это всё повседневное, пустое. Это лирика. Куда существеннее то, что Винченцо сидит с видом приговорённого через стол от меня. В поле зрения настойчиво лезет клетчатая скатерть и очень мешает понять, что такого я должен был сделать, чтобы заслужить подобное отношение от единственного, кого считал ближе всех. Воспоминания о совместном времени, разделённых надвое печалях и объединённых мечтах теперь кажутся далёкими.
- Я не слишком вежлив. - мой голос звучит очень хрипло, - Надо было поздороваться до того, как сяду.
- И спросить разрешения. - глухо и моментально отозвался Энцо, - Ты поздоровался, на самом деле. Но не спросил.
- Правда?
Я негромко смеюсь.
- Моя выучка даёт сбой.
Горгулья чуть меняет положение бровей, и на мгновение в его взгляде отражается задушенная боль.
- Ничего страшного. - вымученно улыбается он, - Если не соберёшься ещё передохнуть, быстро приучишься обратно.
Теперь дёрнуло уже меня. Мы говорим совсем не о том и совсем не так. Я хмурюсь и опускаю взгляд. И мы молчим. Эта скатерть потрясающе отвратительна каждым отдельным фрагментом своего узора. Я презираю саму идею столь вульгарных цветов и столь некачественного нанесения краски на ткань. Почему обе наши хозяйки стремятся в подобное место для приёма пищи? Они кажутся более... серьёзными, чем это.
- Я должен принести извинения.
Настолько неожиданной была эта реплика, что я удивлённо вскинулся. Винченцо улыбался грустно и куда-то в пространство, никому конкретно.
- Тогда казалось, что успею. Но росло оно быстрее, чем я вытягивал. - мужчина бросает беглый взгляд на свои руки, - Гораздо быстрее.
В груди будто бы снова закололо. Я помню ворочающиеся между рёбрами расширяющиеся кольца змеящихся ростков.
- Спасибо. - мне остаётся лишь улыбнуться в ответ, - Ты сделал больше, чем смог бы кто угодно ещё. Сейчас это проклятье входит в реестр запрещённых...
- ...и его применение карается лишением лицензии и свободы. Я знаю, Грегор. Я работаю в полиции.
- Тебе нравится?
- Мне никак.
Неужели не осталось совсем ничего, что бы объединяло нас? Хорошо, годы разлуки, десятилетия... столетия? Много, много лет, множество рук. Из одних в другие передавался Винченцо, пока я был в родном нигде. Но что-то же должно было остаться?.. Хоть что-нибудь? В поисках подсказки я продолжаю рассматривать вновь потерявшее всякое выражение лицо моего собеседника. Холодные золотые глаза равнодушно оглядывают скатерть (всё ещё нахожу её гадкой), мои сложенные на ней руки, окно, возле которого мы сидим, небельштадцев, слоняющихся мимо.
- Я принесла... ох.
Юная леди остановилась возле столика, растерянно и испуганно глядя на меня.
- Винсент, ты мог бы... мог бы предупредить меня. - устанавливая на стол поднос с выглядящими предоесудительно приторно десертами, она упирает одну руку в бок, - Я сейчас принесу тогда стул, да?
- Не стоит. - мой друг приподнимает голову, окидывая хозяйку взглядом, - Яника, мой собеседник уже уходит. Всё в порядке.
- Точно? - ещё немного паникует енот, одёргивая и без того чуть более, чем нужно, длинные рукава кофты.
- Точно-точно. - мягко тянет Винченцо, усмехаясь, - Он очень торопится. Просто умело это скрывает.
Я поднимаюсь с чужого места. С чужого места, да. Это словосочетание вызывает у меня странный прилив тоски. Итак, я отодвигаю стул, чтобы девушке было удобнее сесть. Кланяюсь ей в качестве прощания. Потом я обхожу стол, наклоняюсь к горгулье, который, кажется, не понял не только, что я собираюсь сделать, но и как ему реагировать на это, и крепко его обнимаю.
...от него пахнет хвоей, осенней листвой и первыми холодами. Винченцо был, есть и останется моим самым дорогим другом. Даже если для него самого наша дружба осталась в прошлом. Даже если это больше не тот самый Винченцо. Даже если однажды он станет тем, кто вернёт меня в Лимбо.
Горгулья вздыхает.
Я негромко прошу прощения.
Мне очень, очень жаль, что всё так.
Даже представить не могу, как это произошло. Не могу поверить, что дружба может превратиться в нечто подобное. Мне очень хочется отвести взгляд, а ещё лучше, встать из-за стола и уйти к запропастившейся в очереди Донахью, но я сижу, недвижимый, и рассматриваю янтарные глаза сидящего напротив горгульи как ничто другое никогда раньше.
Лучше бы ты так и не набрался смелости.
***
Никто не придёт нас спасать. Не могли события сложиться удачнее - Ровена экспериментирует с растяжением незримого "поводка" между нами, а юная владелица Энцо прочно увязла где-то возле касс. Собственно, она и попалась мне на глаза, пока я честно занимал место сердитой колдунье, решающей очередные бесконечно важные документарные вопросы. Если бы кто сказал нам прежним, что, чтобы остановить и замедлить всё магическое сообщество, достаточно каких-то бумаг, подобного выдумщика подняли бы на смех. Теперь же я с затаённым восторгом наблюдаю, как отсутствие печати стопорит колоссальное количество работы. Корень зла отравил таки сам себя, и сколь бы я не пребыл в относительной гармонии с магами, в глубине души я всё равно порочнейшим образом рад.
Но это всё повседневное, пустое. Это лирика. Куда существеннее то, что Винченцо сидит с видом приговорённого через стол от меня. В поле зрения настойчиво лезет клетчатая скатерть и очень мешает понять, что такого я должен был сделать, чтобы заслужить подобное отношение от единственного, кого считал ближе всех. Воспоминания о совместном времени, разделённых надвое печалях и объединённых мечтах теперь кажутся далёкими.
- Я не слишком вежлив. - мой голос звучит очень хрипло, - Надо было поздороваться до того, как сяду.
- И спросить разрешения. - глухо и моментально отозвался Энцо, - Ты поздоровался, на самом деле. Но не спросил.
- Правда?
Я негромко смеюсь.
- Моя выучка даёт сбой.
Горгулья чуть меняет положение бровей, и на мгновение в его взгляде отражается задушенная боль.
- Ничего страшного. - вымученно улыбается он, - Если не соберёшься ещё передохнуть, быстро приучишься обратно.
Теперь дёрнуло уже меня. Мы говорим совсем не о том и совсем не так. Я хмурюсь и опускаю взгляд. И мы молчим. Эта скатерть потрясающе отвратительна каждым отдельным фрагментом своего узора. Я презираю саму идею столь вульгарных цветов и столь некачественного нанесения краски на ткань. Почему обе наши хозяйки стремятся в подобное место для приёма пищи? Они кажутся более... серьёзными, чем это.
- Я должен принести извинения.
Настолько неожиданной была эта реплика, что я удивлённо вскинулся. Винченцо улыбался грустно и куда-то в пространство, никому конкретно.
- Тогда казалось, что успею. Но росло оно быстрее, чем я вытягивал. - мужчина бросает беглый взгляд на свои руки, - Гораздо быстрее.
В груди будто бы снова закололо. Я помню ворочающиеся между рёбрами расширяющиеся кольца змеящихся ростков.
- Спасибо. - мне остаётся лишь улыбнуться в ответ, - Ты сделал больше, чем смог бы кто угодно ещё. Сейчас это проклятье входит в реестр запрещённых...
- ...и его применение карается лишением лицензии и свободы. Я знаю, Грегор. Я работаю в полиции.
- Тебе нравится?
- Мне никак.
Неужели не осталось совсем ничего, что бы объединяло нас? Хорошо, годы разлуки, десятилетия... столетия? Много, много лет, множество рук. Из одних в другие передавался Винченцо, пока я был в родном нигде. Но что-то же должно было остаться?.. Хоть что-нибудь? В поисках подсказки я продолжаю рассматривать вновь потерявшее всякое выражение лицо моего собеседника. Холодные золотые глаза равнодушно оглядывают скатерть (всё ещё нахожу её гадкой), мои сложенные на ней руки, окно, возле которого мы сидим, небельштадцев, слоняющихся мимо.
- Я принесла... ох.
Юная леди остановилась возле столика, растерянно и испуганно глядя на меня.
- Винсент, ты мог бы... мог бы предупредить меня. - устанавливая на стол поднос с выглядящими предоесудительно приторно десертами, она упирает одну руку в бок, - Я сейчас принесу тогда стул, да?
- Не стоит. - мой друг приподнимает голову, окидывая хозяйку взглядом, - Яника, мой собеседник уже уходит. Всё в порядке.
- Точно? - ещё немного паникует енот, одёргивая и без того чуть более, чем нужно, длинные рукава кофты.
- Точно-точно. - мягко тянет Винченцо, усмехаясь, - Он очень торопится. Просто умело это скрывает.
Я поднимаюсь с чужого места. С чужого места, да. Это словосочетание вызывает у меня странный прилив тоски. Итак, я отодвигаю стул, чтобы девушке было удобнее сесть. Кланяюсь ей в качестве прощания. Потом я обхожу стол, наклоняюсь к горгулье, который, кажется, не понял не только, что я собираюсь сделать, но и как ему реагировать на это, и крепко его обнимаю.
...от него пахнет хвоей, осенней листвой и первыми холодами. Винченцо был, есть и останется моим самым дорогим другом. Даже если для него самого наша дружба осталась в прошлом. Даже если это больше не тот самый Винченцо. Даже если однажды он станет тем, кто вернёт меня в Лимбо.
Горгулья вздыхает.
Я негромко прошу прощения.
Мне очень, очень жаль, что всё так.